Михаил МАЛИНОВСКИЙ

(Омск) 

КВАРТИРАНТ

Рассказ

Татьяна жила в просторном рубленом доме одна, недалеко от вокзала. Дом еще крепкий — ставился от­цом на ее памяти. Нанимать людей было не на что. Мать помогала, когда отцу трудно было обойтись од­ному, да Татьяна по мелочи — подать что-нибудь, со­брать щепки. Главному помощнику Вовке предстояло еще расти и расти — ему было тогда четыре года. А Галинка совсем не помнит, как строился дом. И об отце у нее сложилось представление больше по рас­сказам и по фотографиям, чем по собственной памяти.

Отец умер, прожив в новом доме три года. Мать говорит: изработался. По ее мнению, мужики хоть и сильные, а невыносливые, поэтому нельзя давать им перегружаться. Ведь отец, работая слесарем в вагон­ном депо, строил дом вечерами и по выходным дням.

Когда заболел, то утешался тем, что семья навек устроена с жильем. Знал бы он, что через каких-ни­будь полтора десятка лет его дом опустеет...

Да никто тогда не мог предвидеть, как сложится жизнь их семьи через пятнадцать лет. Соседи подняли бы на смех, скажи им кто-нибудь, что косолапая Гал­ка станет хозяйкой трехкомнатной квартиры с водо­проводом, отоплением и ванной, а вечно замурзанный Вовка будет ходить при галстуке, в шляпе и с портфелем.

Тогда главной их заботой было прокормиться. Мать работала в вагонном депо мойщицей, ее зарпла­ты не хватало на семью. И Татьяна — ее с детства так звали — поступила в ремесленное училище на казен­ное питание. И обмундирование в училище выдавали бесплатно. Так что матери вышло большое облегчение.

А закончила училище — взвалились на нее новые заботы. Вовка изнашивал за зиму по два школьных костюмчика, у Галки пимы прямо на глазах истира­лись. При отце можно было бы и в подшитых бегать, а в сиротстве — люди сразу заметят и начнут жалеть. Татьяна тянулась на ребятишек, чтобы не страдали от сиротства, положила себе долгом выучить их и поста­вить на ноги. Когда самой надо было бегать с авось­кой, она таскала большую кирзовую сумку. А подо­шла пора для солидной хозяйственной сумки, соот­ветствующей ее возрасту, оказалось, что нужды в ней нет.

Хорошо теперь живут брат и сестра. Сама жизнь к тому ведет. Но и Татьяна внесла свою долю в их благополучие. Галина сразу после школы вышла за­муж за инженера в обеспеченную семью и сейчас за­делалась такой манерной дамой — пеленки стирает в резиновых перчатках. А Вовка закончил техникум и, отслужив в армии, тоже обзавелся семьей. В прошлом году мать перешла жить к нему: с внучкой водиться.

Так она оправдывалась перед Татьяной. Внучка внуч­кой, хотя отдавать ребенка в ясли, когда бабушка на пенсии и еще здорова, было бы зазорно, а сын беспо­коил ее, пожалуй, не меньше: днем работает масте­ром производственного обучения в училище, вечерами сам учится – в институте, частенько и ночи прихва­тывав для своих занятий, да еще по дому забот до­статочно. Беспокоится мать, что тратит Вовка силуш­ку, как и все мужики, без меры и без оглядки, а Катя, жена его, по молодости не понимает, к чему это может привести.

Живя с матерью, Татьяна и то сторонилась брата и сестры, а теперь и вовсе просто так не забежит. Одно расстройство бывать у них, таких благополучных и со­страдательных, а потом возвращаться в свои опустев­шие, как нежилые, хоромы. Привечают ее, конечно, и угощают, и всякое внимание оказывают. А Татьяне чудится сочувствие в радостном привете, осуждение в пристальном внимании: не сумела, дескать, устроить свою жизнь.

Сумела бы, да не посмела... Ухаживали и за ней парни. Недавно встретила у Детского мира Николая – ведет за руку дочку лет семи. Поздоровались, поговорили о погоде. Как чужие. А чужие и есть. Хотя мог­ло сложиться по-иному. Могла быть и у Татьяны доч­ка, и ее отцом был бы Николай... Тогда думала: вся жизнь впереди, усеется еще. Теперь огляделась, бла­го время позволяет. Были женихи, да сплыли – все переженились. Подружки стали матерями, даже на работу ездят с большими хозяйственными сумками.

Татьяна тоже обзавелась такой сумкой, по воскресеньям ходит с ней в магазины и на базар. Но эта эта хитрая уловка  создает лишь   видимость   благополу­чия – для   отвода   глаз   посторонним людям,  утоляя на   короткое   время   ее,   Татьянино, стремление жить как все...