Держу в руках новую книгу Бориса Телкова «Имя от пришельца» и понимаю, что передо мной не просто проза. Это альбом, где тусклые фотографические карточки соседствуют со старыми, пожелтевшими письмами с истрёпанными краями и расплывшимися чернильными строчками. Это коробка с примятыми краями из-под шоколадных конфет, в недрах которой много лет хранится всякая всячина: календарики, на которых красными циферками выведены парадные даты праздников, которые давно уже никто не отмечает, киношные билетики по смехотворно смешной цене, и конверты с почтовыми марками несуществующей страны. Это зеркало, в котором автор спустя годы пытается разглядеть себя – маленького мальчика, тайком достающего из под кровати мамин саквояж, «обтянутый бордовым дермантином и потёртый по углам до бахромы», где «в идеальном порядке и стерильности хранились шприцы разных размеров, напоминавшие космические корабли, бинты, хорошо знакомые флакончики с йодом и зелёнкой, какие-то жгуты, пузырьки с серебристыми головками, перетянутые резинками упаковки с таблетками, и одинокий, как последняя надежда или топор палача, скальпель, от зеркального мерцания которого бегали мурашки по коже» (рассказ «История болезней, колдовства и врачевания»), бабушкиного любимца, просыпавшегося «в праздничное утро от густых запахов горячей выпечки, прикрытой полотенцем» (рассказ «Таким я уже больше не буду никогда»), смущенного подростка, впервые приблизившегося к сладостной тайне под названием Женщина (рассказ «Нос резинового дельфина»).  

         Такие книги обычно являются для автора своеобразной чертой, по одну сторону которой воплощённое, по другую – нереализованное, а между ними – пульсирующий клубок сомнений и неуверенности в себе, воспарений и робких предвкушений успеха, и красочная палитра самых разнообразных оттенков человеческого мировосприятия: исповедь, ностальгия, надежда, призванных к жизни воспоминаниями и с импрессионистической вычурностью разбросанных по художественному полотну. В ракурсе всех этих оживших в памяти мелочей бытия – «запотевших окон в бревенчатом доме», «букетов цветов, нарисованных цветными карандашами на картонках из-под обуви», «загорелых ног молодой учительницы, – происходит реставрация прошлого, которая сопровождается пронзительным ощущением грусти и острейшим чувством радости одновременно. Внутренний мир героя, обретая в процессе припоминания пережитых мгновений плоть, запахи, цвета, звуки, оборачивается к читателю своей чувственной стороной, и становится своеобразным путеводителем по жизненному и творческому пути автора – точкам на карте Память, соединённым причудливым курсивом субъективных, ассоциативных впечатлений, отшлифованных по прошествии времени и получивших высочайший статус лучших в жизни минут.